Интервью платформы Open Place с участниками группы Бульон Константином Китиашвили, Екатериной Кетсбиа и Натальей Васадзе
26 Октября, 2013
Тбилиси. Грузия
Группа Бульон (Наталия Васадзе, Теймураз Картлелишвили, Владимир Хартишвили, Константин Китиашвили, Екатерина Кетсбиа, Зураб Киквадзе) основана в 2008 году. Деятельность Группы Бульон сосредоточена на активном слиянии пространства, которое не имеет отношения к искусству с художественным производством и, наоборот, вмешательства деятельности, которая не воспринимается как художественная в художественное пространство.
Open Place: Когда организовалась группа Бульон ?
Бульон: В 2008 году. Сначала мы делали выставки по отдельности, в составе других групп. Потом прошла квартирная выставка, на которой участники Бульона соединились частично, и над следующей квартирной выставкой работала почти вся группа. Так постепенно и начали работать вместе.
Open Place: Чем был продиктован формат? Почему именно квартирные выставки?
Бульон: Такие выставки были очень популярными в 1980-90-х годах, но после 1990-х они перестали проводиться. Нам нравилось, что эта ниша сегодня не заполнена. Нам нравилось пространство квартиры само по себе, потому что мы работаем с site-specific: пространством-конструкцией, на которую как бы лепится работа. В-третьих, мы задавались вопросом, где сможем чувствовать себя свободнее: в приватном пространстве, или в пространстве, которое называется «public space», есть ли это пространство на самом деле, и сможем ли мы там что-то делать.
Еще были галереи со своими программой, политикой и кураторами – эти обстоятельства всегда стесняют тебя, но ты должен с ними считаться.
Open Place: То есть, это – попытка создать свою культурную политику, не идя в уже существующее артистическое пространство?
Бульон: Это попытка открыть приватное пространство, и выяснить, где публичное пространство вообще. В советское время то, что называлось публичным пространством, на самом деле, использовалось властью. После распада Советского Союза, публичное пространство как бы появилось, но, по факту, оно стало частным. 23 года прошло, а мало что изменилось.
Еще одна проблема – нет пространства, где ты можешь что-то делать. Если и есть какие-то галереи, то знаешь: все они какие-то квадратные, белые – хочется чего-то другого. Квартиры дают это «другое»: некоторые двухкомнатные, некоторые расположены в старом доме начала 19 века… Люди не знают, куда они попадут, какое пространство увидят.
Open Place: Как вы работаете над site-specific проектами? Какие данные используете? Что является отправной точкой?
Бульон: Мы собираемся все вместе, и, если у кого-то есть идея, например, по поводу перформанса, мы обрабатываем ее вшестером, и в итоге получается совсем другая работа. Естественно, она остается без автора – это очень важно, это наша специфика. Только вместе мы создаем проекты, потому что они трансформируются благодаря нашей общей работе над ними.
Сложно приходить к единому мнению, иногда каждый остается при своем, у каждого в голове собственные концепции. Если не удается договориться, мы откладываем проект. Если удается найти общее видение какой-то работы, мы ее делаем.
Open Place: Насколько важно для вас место, в котором каждая конкретная работа должна происходить?
Бульон: Место, та же квартира или галерея, для нас очень важно. Бывало, мы приходили в квартиру, и прямо там возникала новая идея. Само пространство часто диктует нам, что бы мы могли в нем сделать. Это то же, что и обычный холст, на котором ты должен что-то нарисовать.
Open Place: А как вы рассматриваете людей, с которыми взаимодействуете?
Бульон: Они – участники работы и соавторы. На наших квартирных выставках, в которых участвовали жители, они являлись и частью работы, и соавторами.
Open Place: Каковы средства соавторства?
Бульон: Для одной из работ мы поменяли направление глазков на входных дверях квартир. Жители этих квартир дали нам поменять глазки, некоторые открывали двери и впускали посетителей.
Как правило, у нас существует начальная точка – особенно это касается перформанса. Мы знаем, что вот это мы сделаем, а как будет продолжаться работа, остается открытым. До конца неизвестно, что будет дальше, это всегда очень интересно. Мы стараемся создавать некий интерактив, чтобы публика могла подключиться максимально. Но это касается только некоторых работ.
Open Place: Как вы считаете, художник чем-нибудь ограничен?
Бульон: Только собственной моралью, если она у него есть.
Open Place: Есть ли ответственность художника перед обществом?
Бульон: В принципе, мы думаем, что нет.
Open Place: Вы рассматриваете свою деятельность только как художественную, или включаете в нее еще какие-то функции?
Бульон: То, что мы делаем, никогда не является только художественной работой, это – жизнь, повседневность. Это – работа, которая становится частью нашей жизни. Например, когда мы делали работу со штангой, мы не могли представить, что перестанем ходить в спортзал и заниматься штангой, это стало частью нашей жизни. После работ, которые мы делаем с людьми, у нас часто продолжаются контакты, завязанные во время проекта.
Трудно сказать, с какой точки работа началась и когда закончилась. Бывает, что мы повторяем работы, но они все время меняются из-за пространства, в котором мы их делаем, из-за людей, с которыми приходится контактировать. И где жизнь, и где искусство – тоже очень интересный вопрос.
Помню, мы делали день рождения матери Грузии, скульптуры: мы поставили стол и организовали грузинское застолье, тамада говорил тосты со словами о матери Грузии, о других матерях, которые стоят в Украине, России, Армении. Люди подходили, и не понимали, это работа или это на самом деле происходит, потому что в Тбилиси можно увидеть такое застолье, когда люди просто выпивают, и все нормально. Непонятно, где грань…
Open Place: Вы сами для себя как-то определяете эту грань или нет?
Бульон: Нет, мы просто живем в системе, где нет таких границ, и в работах этой грани нет: все может быть искусством, и ничего не может быть искусством, но если мы назовем что-либо искусством, оно станет искусством.
Open Place: В чем заключается ценность такого искусства для вас?
Бульон: Ну, нам нравится этим заниматься, мы на этом учимся, нам нравится общаться с людьми, и им нравится участвовать в том, что мы делаем. Это – во-первых, и это главное. Во-вторых, когда мы начинали, наши работы практически не финансировались, мы сами свои деньги всегда вкладывали, и сейчас делаем работы, которые финансируем сами, это нам приятно.
Open Place: Как происходит финансирование? Как вы находите ресурсы?
Бульон: Очень сложно. Мы никогда никуда не обращались за финансированием, в принципе, всегда все делали за свой счет. Бывает, нас приглашают, допустим, в страны Европы: тогда нам финансируют работу, что-то платят, дорогу оплачивают, но мы сами никогда этого не добивались. В этом году впервые Министерство культуры нас финансировало.
Open Place: Какую работу?
Бульон: Министерство культуры пригласило нас поучаствовать в Венецианской биеннале, и мы согласились. Работа – «Аэробика», ее мы делали два года тому назад в Белостоке, она посвящена проблеме, которая реально существует у нас и во всех постсоветских странах, это – религиозный фанатизм. В этом году «Аэробика» снова стала актуальна, потому что 17 мая избили людей, которые вышли выступить против гомофобии. В основном, избивали священнослужители. И как раз в конце мая мы поехали в Венецию.
Open Place: В Венеции вы еще делали инсталляцию…
Бульон: Было две работы, первая – телевизор, в котором видео с аэробикой, сделанное нами в стиле 80-х, вторая – альбомы фотографий с квартирных выставок.
Грузинский павильон, лоджия, которая была пристроена – не наша работа, она называлась Лоджия камикадзе, ее автор Гио Сумбадзе, а название принадлежит Ливану Асабашвили. Это будто бы произошло в 1990-х, когда после развала Советского Союза начался беспредел, и все начали делать такие пристройки на домах. Некоторые из них рушились, поэтому возникло название «камикадзе лоджия». Темой работы стали последние 20 лет Грузии.
Вот, они сделали работу про эту «камикадзе лоджию», а мы сделали про религию, которая все больше радикализируется, ситуация все ухудшается.
Open Place: Как вы чувствуете, есть ли аудитория для подобного искусства?
Бульон: В Грузии аудитория и публика – художники, которые занимаются одним делом. В основном, они приходят посмотреть, что сделала «конкурирующая фирма». Но, если это – квартирные выставки, в которых участвуют люди, получается интересно.
Нам очень нравится работать с людьми, помимо желания, они подключаются к современному искусству, правда, им много приходится объяснять. В прошлом году для одной из работ мы собрали кулинарные рецепты у всех женщин с одной улицы, сделали книгу, и потом просили опрошенных женщин, чтобы они приготовили по своим кулинарным рецептам. Мы их пригласили, приготовили эту книгу – смешная она получилась, мы сканером все это делали, со старых бумажек, они были желтоватого цвета, некоторые порванные. И когда женщины увидели эту книгу, они пришли в восторг, а те, кто почему-то не попали в работу, очень расстроились.
Изначально подключаться никто не хотел, им было лень. Когда мы сказали, что принесем продукты, чтобы они приготовили свое коронное блюдо, многие отказались. Некоторые все же согласились – их рецепты и вошли в эту книгу.
Open Place: Насколько искусство должно быть связанно с местом, где живут художники?
Бульон: Мы работаем с темами, которые нас окружают, они могут быть глобальными, а могут быть локальными. Мы работаем над своим пространством, и, если мы поедем куда-то, то будем работать над новым пространством.
Если рассматривать проект «Религиозная аэробика», то он касается нашего пространства, но, если мы сделаем его в России или Польше, он тоже будет актуальным. Ты можешь работать с локальной темой, но она в то же время будет глобальной.
Open Place: Какое развитие может иметь ваше искусство? Ставите ли вы перед собой какие-то задачи?
Бульон: Да, ставим. Наша задача – в будущем году поехать в резиденции, потому что у нас есть несколько идей, а финансов для их реализации нет.
Во-первых, мы хотим сделать книгу – подумать немножко о том, что мы делаем. Какой-то путь мы прошли, теперь находимся в определенной точке, и нам надо собраться вместе и выяснить, что мы сделали до настоящего момента. Во-вторых, хотим сделать определенную работу, у нас есть идеи, но для их воплощения – нет ничего.
Open Place: То есть, свое развитие вы видите в некотором подведении итогов?
Бульон: Это один из пунктов, но мы на этом не остановимся, пойдем дальше.
Open Place: Вы говорили, что нет поддержки на государственном уровне. Пытались ли вы как-нибудь повлиять на ситуацию?
Бульон: Нет, не пытались. Но что-то изменилось после смены власти, сейчас министерство нам немножко помогает. Впервые власти выбирали, какой проект послать на Венецианскую биеннале, сделали open call. И, если есть приглашение, мы можем подать документы, и они хотя бы что-то профинансируют.
Мы можем влиять своими работами, но направленно менять ситуацию, касающуюся финансирования проектов современного искусства в Грузии – пока что нет.
Open Place: Насколько структурировано общество в Грузии? Выделяются ли какие-то активные сообщества? С кем взаимодействуют художники?
Бульон: Есть несколько сообществ художников, есть очень закрытые кружки – там, в основном, дети режиссеров, художников – они как-то друг с другом контактируют и считают себя привилегированными, даже по отношению к нам.
Художники, которые не считают себя элитарными, взаимодействуют со всеми, устраивают открытые выставки. Мы тоже так работаем: открываем свои квартиры и приглашаем всех. А если описывать какую-то конкретную группу, то это – молодые люди.
Open Place: Существует ли в Грузии гражданское общество?
Бульон: Гражданского общества нет, но есть Facebook, где все могут выражаться открыто, и, в принципе, выражаются.
Open Place: А как социальные сети влияют на грузинский локальный контекст?
Бульон: Они влияют, только если попадают в какой-то контекст, допустим, политический. Если у нас завтра выборы, а сегодня Facebook очень активен, то он повлияет на ситуацию, а если сегодня Facebook активен, а выборов завтра нет, то и влияния нет. Толчок к обсуждению темы идет извне, то есть не с Facebook на улицы, а с улиц в Facebook.
Open Place: «Революция роз» повлияла на вашу позицию?
Бульон: В те пять лет, которые мы работаем вместе, революций не было. Политика, конечно, влияет на наши работы, но мы не устраиваем никаких политических акций, мы можем только присоединиться к чему-то. Так, мы хотим поехать на границу, которая отделяет Россию и Грузию – там сейчас проходит акция протеста, активисты разные приезжают.
Open Place: Что за акция протеста?
Бульон: Активисты просто стоят, если они что-то сделают – начнется война. Мы тоже постоим – зафиксируем свою позицию, мы против агрессии. А сам Бульон никогда не устраивал политических акций.
Open Place: Вы осознанно отодвигаете политику?
Бульон: Нет, она есть в наших работах, но она проявляется очень тонко. Наши работы – не открытые книги, над ними нужно думать, там есть и политика, и социология, тесно связанная с политикой. Но в большей степени мы, все-таки, поднимаем социальные проблемы.
Open Place: Наверное, вы ближе к анархистам?
Бульон: Нет, но нас шестеро, и мы все разные. Во время работы мы часто спорим: кто-то хочет, чтобы мы делали более политизированные вещи, чтобы была четко сформулирована политическая позиция, а кто-то не хочет выражаться активно по определенным поводам.
Open Place: Как происходит установление баланса?
Бульон: Мы ругаемся страшно, и большинство, если оно есть, решает.
Open Place: Но в процессе этого диалога, конфликтов, приходите ли вы к новому видению и фиксируете ли как-то эти выводы? Или это влияет на вас как на личности, и потом вы интегрируете свои ощущения в работу?
Бульон: В какой-то момент я (Наталья Васадзе – прим. авт.) начала записывать, как мы делали свои работы. Сейчас я решила снять фильм: составила вопросы, каждый по отдельности на них отвечает, а я записываю. Мои вопросы провокационны, могут сильно задеть – они о том, как мы готовили наши выставки, как мы воспринимаем их.
Open Place: Есть ли у вас союзники на локальном уровне, здесь, в Грузии?
Бульон: Да, это – друзья. Это очень частные случаи, это – не класс, не группа, а отдельные личности.
Open Place: А есть ли у вас целевая аудитория?
Бульон: Нет, у нас вообще аудитории нет, о целевой и говорить не приходится.
Open Place: Насколько возможно, по-вашему, влиять на формирование аудитории?
Бульон: Мы стараемся как-то влиять. На первых наших квартирных выставках мы хотели устраивать дискуссии, но идея провалилась.
Open Place: Никто не пришел?
Бульон: Нет, пришли, но вопросы не касались темы дискуссии, они не развивали ничего, получилась болтовня.
Можно влиять самими работами: ты впускаешь человека в арт-объект, и он начинает с ним взаимодействовать – только так можно влиять, тем более, если человек не искушен в искусстве.
Мы все-таки повлияли на штангистов. Они до конца не поняли, что мы делали – думали, мы едем на какое-то соревнование. Они не могли допустить, что можно поднимать штангу без какой-то конкретной цели. Они не могли понять, что мы ни с кем не соревнуемся: нашей задачей было узнать, кто сколько сможет поднять. Но все равно штангисты нас бесплатно приняли, у нас было три профессиональных тренера. В спортзале мы чувствовали себя как дома, а потом спортсмены пришли на выставку – они заинтересовались тем, что мы делаем, и это хорошо.
Open Place: В этот момент произошло какое-то изменение в их сознании?
Бульон: Думаем, для них раскрылось нечто новое. Сначала они не понимали нас, но потом привыкли, мы постепенно подружились, и все стало по-другому.